В середине апреля на первое место в топе общей категории «рок» на Bandcamp — всемирном сервисе для продажи независимой музыки, которым пользуются музыканты и лейблы — попал альбом петербургской группы Blankenberge, о которой в России практически никто не знает. В начале мая они отправились в тур по Европе. Перед этим корреспондент Дискурса поговорил с ее участниками и выяснил, как им это удалось, что они играют и немного о том, кто они такие.
— Как бы вы сами описали свою музыку?
А насколько наш читатель ориентируется в жанрах?
— Считайте, что он во всем разбирается.
Прекрасно! Мы играем post-rock, drone, shoegaze. Можно сказать, что изначально планировался идеальный шугейз, но в итоге обычно получался пост-рок, и как-то всё смешалось. Данила, основатель Blankenberge, раньше играл в пост-рок группе. У него и Яны, нашей будущей вокалистки, возникла идея организовать общий проект, как-то смешать его музыку с ее вокалом, и сделать что-то вроде шугейза. А получилось похоже на пост-рок с вокалом.
— Недавно вы попали на первое место в категории «рок» на Bandcamp. Я был удивлен увидеть там соотечественников. Как вам это удалось?
Есть такое американское интернет-радио DKFM, которое призывает своих слушателей покупать музыку. Радио DKFM очень хорошо отзывалось о нашем прошлом, первом альбоме. В их чарте он занимал третье или четвертое место в топе — в том же году вышли альбомы групп Slowdive и Ride, мэтров шугейза, рядом с которыми оказались мы. Было приятно попасть в такую компанию. До этого мы выпустили сингл который сотрудники радио, видимо, нашли по тегам в фейсбуке. Тогда же нас нашел один бельгийский блогер, а другой бразильский блогер взял у нас интервью.
Благодаря радио, многие узнали о нас и стали именно покупать музыку, а не просто слушать где-то на Soundcloud и просить, чтобы мы дали скачать её бесплатно. По географии покупок видно, что покупатели в основном из Америки, какая-то часть из Европы…
Там считается, что музыкантов надо поддерживать, и развита культура покупки музыки. В России нас слушают меньше.
— Ваш первый альбом вышел в июне 2017 года, а уже через полмесяца вы стали сотрудничать с лейблом. Как это произошло?
Когда вышел «Radiogaze», мы ещё были сами по себе. Наш знакомый, гитарист санкт-петербургской группы «Show Me A Dinosaur», которая уже давно контачилась с лейблом Elusive Sound и выпускала там винил, сказал, что может посоветовать нас туда. Скинул им наш альбом, ребята послушали, приятно удивились, и так началось наше сотрудничество.
— Иными словами союз с лейблом вышел по знакомству, вы не сидели и не писали письма во все лейблы?
Мы сидели и писали письма во все лейблы (смеются), но нашлось именно таким способом. Вариант с рассылкой писем не подействовал. Отвечает только процента два… Мы получили всего два-три ответа на все письма. Обычно у них стоит автоответ: «Мы с вами свяжемся». Но чаще говорят, что «у нас уже слишком много групп и нам больше не надо».
— Как вам помогло сотрудничество с лейблом?
Основная наша цель была — выпустить винил. Потому что винил для группы — это следующий шаг по сравнению с кассетами и дисками, которые мы можем напечатать в домашних условиях.
Мы не знаем внутренней кухни лейбла. Уверены, там есть какие-то рассылки и они как-то продвигают музыку, стараются, по крайней мере. Но основным фактором для нас был винил. Есть сообщество любителей винила. Также и вокруг лейбла есть круг любителей его продукции.
Они называют себя бутиковым лейблом, для них важны качество, красота, эстетика, и они очень серьезно к подходят к выходу пластинок. Нам не особо есть с чем сравнить, но мы держали в руках именно наш экземпляр, и он очень круто выполнен — не к чему придраться.
Лейбл иногда выкладывал материал о нас в какие-то группы, блоги, иногда договаривался, чтобы о нас написали рецензии… Но мы не можем точно сказать, пришли в нашу Facebook-группу люди из-за лейбла или из-за самого альбома, или из-за радио.
— Когда у вас на Bandcamp покупают альбомы, вы платите в России налоги?
Ну, нам хватает того, что сам Bandcamp забирает часть… Вообще раньше просто не с чего было платить. Не бывает такого, чтобы хоба и тысяча покупок, они постепенно накапливаются. Пять долларов сегодня, через неделю еще семь долларов. За статистикой покупок мы не следим. Деньги на PayPal лежат и с PayPal уходят, сюда не попадают — по сути не с чего платить. Мы пока что не на таком уровне, чтобы нами кто-то заинтересовался. В общей сумме наши альбомы купили около 650 раз.
— Когда вы начинали все это записывать, вы сразу ориентировались на западного слушателя?
Такой цели не было. Но тексты на английском, конечно, располагают к этому. И в процессе так вышло, что группа на английском в Facebook намного активнее и продуктивней, чем группа в Vk на русском.
Волей-неволей начинаешь больше ориентироваться на то, откуда приходит больше фидбэка.
— В 2016 году у вас было 11 концертов в Питере. Для одного города это довольно часто. Публика продолжала ходить?
Если сравнивать со знакомыми музыкантами, получается, что 11 концертов это в общем-то ни о чем. Некоторые играют чуть ли не на каждом фесте в Санкт-Петербурге, выходит по 30 выступлений в год. На нас люди ходили, но не сказать, что супер много. Иногда одни и те же лица встречались второй и третий раз. Были концерты, когда мы понимали, что много народу не придет, но выступали — чтобы сыграться, наработать концертный опыт.
В 2016 году, за исключением двух концертов, было очень много «сборных солянок», то есть по большей части мы вписывались в уже готовые решения. Нужно же было как-то начинать. Еще были на разогреве «Gang of Four» — самый, наверное, значимый тогда концерт. Но теперь уже год, как мы не выступали вообще.
— Почему?
Записывались, да и, если честно, ничего интересного не подворачивалось. Сами не организовывали, а такого, чтоб нам хотелось не предлагали. В «солянки» мы больше не хотим. Может, и организаторы концертов видели, что никакой активности в группе нет: «Кто знает, может там и ребята уж не играют, не будем их тормошить». Ну, а мы не очень-то и рвались куда-то играть. Мы писали альбом, репетировали.
— У вас кто-то один пишет музыку, а другие потом ее аранжируют, или вы придумываете вместе?
Все начинается с Даниила, а потом где-то аранжируем, где-то меняем. Порой ничего не трогаем. В большинстве случаев Даня приносит готовый материал, Яна пишет для него текст, а другие участники группы это играют, воспроизводят. Потом наступает понимание того, что надо прибавить или убавить. Хотя в основном всегда надо добавить, а не убавить.
У нас нет делового подхода, вроде: «а не записать ли нам песню вот так-то, потому что сейчас это более модно».
Из опыта с первым альбомом стало ясно, что между появлением песни и релизом проходит год. Но с новым альбомом у нас получилось довольно шустро. Почти все песни появлялись как-то одновременно, и до начала их записи проходило где-то два месяца.
— Вы записываетесь дома или на студии?
Новый альбом мы записали на своей репетиционной точке с помощью хорошего знакомого звукорежиссера. Звукорежиссер приносил свой чемодан с оборудованием и записывал нас. Не сказать, что это прямо студийная запись. Усилители, кабинеты — весь бэклайн — у нас свой, и мы писали их с микрофонов. Но вокал все-таки записывали на профессиональной студии. Мы раньше пытались писать вокал на репетиционной точке, но было слышно группы, которые играют в соседних комнатах. А тут нужна полная тишина.
— На записи вы используете современные цифровые и процессорные примочки для обработки звука, или исключительно лампу?
Нет такой цели, чтобы был чистый аналог. Ревер цифровой. Даниилу нравится гитарный ламповый звук у Orange, и транзисторный Jazz Chorus.
Цифровые плагины вроде vst- мы тоже используем. Мы не адепты аналогового звука в духе «не дай бог, чтобы какой-то плагин затесался в запись».
— Наверное любителям пластинок это лучше не рассказывать…
Да, пускай останутся в неведении! (Смеются) У нас были знакомые, которые сразу живьем пишутся на ленту. Это, конечно, очень крутой экспириенс, но мы пока этим не занимались. Проще работать с цифровой записью — можно что-то доделать на месте, синхронизировать. А с лентой как сыграл, так и будет, ошибки она не простит.
— Что вас мотивирует в творчестве помимо денег, которые вы получаете?
О деньгах, наверное, речи и не идет. Нам очень нравится тот музыкальный результат, который мы получили, и нам хочется продолжать.
Яна говорит, что иногда слушает наши альбомы и ничего другого: ей так нравится то, что сделали, что порой прямо наворачиваются слезы. Для нее это признак хорошей песни, когда эмоции зашкаливают.
Даниила мотивирует стремление к эстетике звука. Ему просто нравится делать свою волну звука, и на этом фоне появляются новые песни. Стремление что-то создавать. Оставить свой след.
— А чем занимаетесь в обычной жизни?
Все в офисе работают. После работы основное время остается на репетиции. Хотелось бы уменьшить рабочий день и уделить творчеству больше времени, но пока все удается и так.
— Пытаетесь ли вы что-то донести своей музыкой, стоит ли за ней какая-то идея?
В Яниных текстах иногда присутствуют философские мысли, иногда какие-то наивные вещи, личные переживания. Она старается не петь про любовь или о чем-то таком, что обычно можно услышать в песнях. К примеру, недавно на нее повлияло то, что она прочла «Иметь или быть» Эриха Фромма, там есть мысли насчет минимализма, о том, что лучше прожить какой-то экспириенс чем иметь больше вещей у себя дома.
Группа, конечно, аполитичная, это понятно. Каких-то идей мы не навязываем. Нет цели и в каких-то культурных манифестах или шоках.
Даниил часто слушает эмбиент и эмбиентовый пост-рок, и в такие моменты у него появляется чувство любви ко всему, блаженства. Если в процессе работы над треком он ощущает вот такое чувство хорошего отношения ко всему, значит трек закончен. Его также привлекает шумовая эстетика. Именно посредством шума ему проще всего почувствовать музыку. Но это субъективный взгляд. Этот шум немного вводит в транс. И он бывает тяжелее «металла».
— Скоро у вас будет тур по Европе. Как вы думаете, насколько концерты важны для продвижения группы? Окупается ли это все?
Это будет наш второй тур, первый был после выхода дебютного альбома. Ничего не окупается, по крайней мере для нас. Сейчас мы едем в Восточную Европу, и немножко в Западную, но в основном аудитория шугейз-музыки это Англия и США. Туда мы пока не доехали.
Там такая музыка существует давно: нам пишут оттуда слушатели, которым уже лет по 50, и, возможно, они такое слушали ещё лет 30 назад, ходили на концерты Slowdive… Там уже сложилась шугейз культура, поэтому больше аудитории. А там где мы были в прошлом туре — тоже в Восточной Европе — и будем сейчас — в Германии, Бельгии и еще некоторых странах — нет надежд, что концерты могут окупиться.
Но концерты важны в плане продвижения. По первому туру мы заметили, что помимо тех, кто знает и приходит целенаправленно, есть народ, который ходит не конкретно на нас, а просто послушать музыку.
Допустим, небольшой город, один клуб — и туда ходят, грубо говоря, на всё подряд. Кому-то нравится, и после того, как люди впервые слышат нас вживую, появляются новые слушатели. Потом они могут купить альбом и так далее, но изначально они к этому не готовятся.
— По поводу тура и его маршрута — его составляете вы или лейбл? Как это устроено?
Этот тур мы планировали с букинг-агентом. Его зовут Алекс Кельман, он играл в группе Punk TV. Он не от лейбла, а наш знакомый, который давно занимается букингом для многих артистов. Наверное, их у него порядка пятнадцати. Изначально мы составили примерный маршрут и скинули ему список городов из наших пожеланий, и он на основе своих контактов составил маршрут. Мы его утвердили и едем.
Прошлый тур мы делали своими силами. Писали во все клубы городов, которые собирались посетить. Мы отправили порядка 300 имейлов, и на восемь нам ответили. Из этих восьми ответов мы и составили прошлый тур и поехали на арендованном минивэне.
— В прошлом туре у вас были какие-то веселые истории?
Весь тур это веселая история (смеются). В первый же день у нас сломалась машина, мы пропустили концерт в Риге, потом везде торопились, опаздывали. Друг барабанщика группы, с которой мы играли на разогреве, выпил все пиво из холодильника. Он был даже не музыкантом.
Этот же самый человек в тот же день выпытывал у нас, что мы будем делать: «Дмитрий, Дмитрий, — спрашивал он, — что же вы играете-то?»
«Ну вот, шугейз играем», — отвечал я.
«Чёёё? Какой шугейз, что вы мне задвигаете?»
Я осознал, что человек не в курсе, что есть такое явление как шугейз и ответил: «Рок, рок мы играем».
«Еееее! Рок!», — понял он.
Вообще, после тура сложно вернуться к обычной жизни, перестроиться — за три недели получаешь концентрированный заряд эмоций, как за год. От такого хочется немного отдохнуть. Для группы это настоящее испытание.
— И в России наверное, многие бы не поняли про «шугейз»…
В России к нам как-то на концерте, когда мы отыграли одну песню, подошел мужчина и сказал: «Ребят, все классно, рок крутой, только все эти шумы вот уберите!»
Еще был случай, мы пришли в клуб, а там был скорее пивной бар, чем клуб. Сидели пожилые люди, смотрели футбол, и им было совершенно не до музыки. Вначале они ругались на нас, мол, мы хотели посидеть, а тут вы играете. Но потом пришел администратор, и собрал со всех деньги за наш концерт, а после, в тот же вечер, нас даже попросили сыграть еще.
