«Мы вернулись к истокам и сняли гараж». Интервью с солистом On-The-Go Юрой Макарычевым

Интервью с солистом On-The-Go Юрой Макарычевым накануне презентации нового альбома «Origins» 15 апреля в клубе RED.

— Давай начнем с обложки. Расскажи, как вы ее придумывали? (Обложку альбома сделал московский художник Протей Темен, используя рисунки дочери Юры Алисы.)

С Протеем мы в приятельских отношениях — нас еще давно познакомил Дима Японец. Всегда нравились его работы. Договорились встретиться и обсудить концепцию обложки, и так получилось, что мне не с кем было оставить Алису и я взял ее на встречу. Она сидела у меня на руках и рисовала. Он на это поглядел и придумал совместить его собственную технику реди-мейд фигур с рисунками Алисы. Мы сразу поняли, что это самое естественное, что можно сделать — с одной стороны, это наш самый концептуальный альбом, с другой — он, как и остальные, очень интимный.

— Семья для вас, кажется, вообще важная тема.

Да, так сложилось, что группа состоит из семейных парней. Технически, у нас только Дима пока не женат (здесь и далее — Дмитрий Мидборн, басист On-The-Go), но он тоже исправится. Мы в этом смысле не очень-то похожи на стереотипных рок-звезд, многие из которых, думаю, просто ради имиджа скрывают, что они порядочные семьянины. Мы скучные ребята: когда гастролируем, редко устраиваем вечеринки. Я вот почти год уже не пью. В общем, семья — это наши главные переживания, наша главная история. Наши песни так или иначе и об этом тоже.

— Вы все во многих интервью полушутливо говорите, что «погрустнели» с переездом в Москву. Это связано с возрастом и изменением статуса или с самим городом?

Да, наш веселый тольяттинский гаражный подход улетучился — в Москве у нас не было своего места, того самого гаража, где бы мы собирались и в угаре и джеме сочиняли песни. Тут мы впервые сели за компьютеры и стали сочинять дома. Это повлияло на музыку и так сложилось, что мы стали говорить о более личных вещах.

— То есть одновременно с популярностью пришла замкнутость?

Нельзя сказать, что мы замкнулись. Просто закончился этап. У нас до этого действительно был довольно бодрый дэнс-рок, но сейчас, вспоминая то время, понимаешь, что мы тогда сами до конца не верили в то, что мы профессионалы своего дела, и музыка — это наша работа, а не хобби. Мы просто примеряли на себя эту роль, играли ее, как умели. А потом пришло время переосмыслить подход к музыке — тогда мы разделились и решили понять, у кого получится брать на себя инициативу — и вот уже 6 лет мы с Максом (здесь и далее — Максим Макарычев, гитарист On-The-Go) пишем вместе всю музыку. Я в основном отвечаю за вокальные партии и тексты, с которыми мне помогает Дима. Максим, мультиинструменталист, занимается всеми аранжировками.

— А вы, кстати, одну и ту же музыку слушаете?

Совсем нет. Вот во время работы над альбомом вообще ничего не слушали.

— Все музыканты мне такое говорят. Как вы вообще не боитесь ненароком что-нибудь своровать?

Это не так легко сделать, поверь мне. К тому же у нас пока не настолько плохая память, чтобы не понять вовремя, что где-то уже это слышал. Вообще, львиную долю времени работы над альбомом мы провели в заточении. Мы вернулись к истокам и сняли гараж — там не ловил телефон, не было интернета, и мы с Максом по очереди там запирались. У нас был график — двое через двое. Я за пианино делал свои песенные наброски, а он свои, и в этот же период он впервые целиком написал свою собственную песню — «Two of a kind».

— Про язык не могу не спросить, прости. Тем более, что вот Glintshake недавно триумфально перешел на русский. Что вы по этому поводу думаете?

У них классно получилось, но мы сами к таким критическим поворотам, как смена языка или жанра, пока не готовы. Мы не чувствуем такой необходимости. Вообще я когда-то начинал петь на русском — меня тогда наш клавишник Женя (здесь и далее — Евгений Меркушев, клавишник On-The-Go) позвал петь на бэк-вокал в свою металлическую группу. Это было мое первое столкновение с живой музыкой, но когда позже встал выбор, на каком языке писать самому, — русский даже в голову не пришел.

— А как ты относишься к политизированной музыке?

Это скользкая дорожка. Как гражданин я могу негодовать, но как только это смешается с музыкой — то назад дороги не будет. По-человечески ты можешь поддерживать того или иного кандидата. Я вот нормально отношусь к тому, что половина американской инди-сцены, которой я симпатизирую, сейчас встает за Берни Сандерса и хором его поддерживает. Но политизировать саму музыку — это уже другой жест. Музыка должна быть в стороне.

— Есть уже какая-то реакция на альбом?

Да, и в тот раз, надо сказать, мнения поляризовались.

— Так это успех!

Это очень классно. Потому что когда хвалят, так, аккуратно и спокойно — это значит, что не удалось никого задеть по-настоящему. А сейчас очень много эмоциональных отзывов.

— А в кино вас зовут работать?

Да, мы уже давно страдаем некоторой саундтрековостью в наших аранжировках и музыкальных интересах. Но как-то пока это скорее анекдот, чем что-то серьезное. Вот в «Антикиллере» были наши старые треки. Последняя история такая — мы сейчас продаем, я, может, сейчас сболтну — ну и ничего страшного. В общем — в фильм Бондарчука.

— О боги!

Ну он его, кажется, только спродюсировал. Фильм про апокалипсис в нашем родном Тольятти. Такой слегка упоротый блокбастер — но тут, как говорится, — надо поддержать малую родину — хотя бы и так. Мы заочно согласились, посмотрев только трейлер. Как же он называется?

— Не говори, а то сглазишь! Вы, кстати, в Тольятти народные герои, надеюсь?

Ну как сказать — кто у нас есть из Тольятти? «Руки Вверх!» — но там еще и Самара вроде. И Линда — она училась с нами в соседней школе, но в классах постарше. У нас у всех там родственники, родители, мы туда нередко ездим, даже если нет концертов. Был период, который мы очень болезненно переживали, когда там невозможно было ничего организовать в плане выступлений. Просто не было клубов, но сейчас уже два года подряд мы там делаем хорошие концерты. Там же еще ко всему прочему обалденная природа — Жигулевские горы, наше же прорывное видео — «In The Wind» — это ода Поволжью.

— Вы такие парни из среднерусской возвышенности.

Да, только вот Дима — северянин, он из Надыма. Хотя Гриша, наш барабанщик (здесь и далее — Григорий Добрынин, барабанщик On-The-Go) вообще-то родился в Казахстане, потом долго жил в Тольятти, теперь вдруг стал бунтовать и везде говорить: «Я казах!».

— Он у вас, судя по интервью, тот еще весельчак.

Да, вообще ему нравится такой стиль двоечника с последней парты — самый веселый из нас.

— Расскажи про историю с переездом в Москву. У вас же не сразу все получилось?

Была жесть поначалу. Но мы приняли волевое решение. Мне еще очень сильно повезло, потому что супругу уже позвали сюда работать. А я первые три месяца, пытаясь не сдауншифтиться (в Тольятти я работал в IT-конторе русификатором), сидел без работы. В концов пришлось пойти продавцом в магазин детских товаров премиум-класса. Ребята тоже кто куда — Гриша, помню, работал в «Союзе», Макса вообще никуда не удавалось устроить: он же самый зеленый был из нас, ему 17 лет было, когда мы переехали. Первое время жили по друзьям. Двоих приютил Максим Демкин, который нам первое время все рисовал — он тогда уже был солидным годовалым москвичом. Это была такая пересменка — сразу как мы начали сотрудничать с Xuman Records. Тогда мы почувствовали, что мосты сожжены и мы музыканты, — и это теперь наша основная работа. Лейбл нас поддержал — дал нам студию и звукорежиссера. Потерпеть пришлось где-то год.

— А у вас нет идеи выступить на какой-нибудь нестандартной площадке?

Для нас очень интересная история — это сидячий зал, но с таким напором, с которым сейчас проходят концерты — это будет сложно. Но точно хочется сделать что-то более театральное.

— Я и спросила, потому что Максим в «Афише» говорил про Queen и артистизм — как это для него важно.

Да, его песня «Two of a kind» — это как раз немного рок-опера. Этот виток мне тоже очень импонирует. Я вот сам не успел вскочить на эту тему и не написал ни одной такой песни. Только Макс нам внес подобной перчинки в альбом. Единственное, конечно, с костюмами мы еще не готовы работать — как Боуи, например. Но ничего — дойдем еще.

— А что у вас с ТВ, зовут?

О, это тяжелая и печальная история. Ну что — у нас есть Ургант, но на него как-то нереально попасть. Я тут недавно прочитал в фейсбуке статус девушки одной, музыкального менеджера, так там она била поклоны и благодарила какое-то нереальное количество людей за то, что к Урганту попал Дельфин! Куда уж нам-то. В ротации музыкальных каналов мы есть, даже на МУЗ-ТВ что-то крутят. Что еще? Ну не в «Соль» же к Прилепину идти!

— Да он вас там убьет!

Мы телевизора очень боимся, я вот его уже 11 лет не смотрю. С музыкальными медиа тоже сложная обстановка. На нас тут написали вменяемую и доскональную рецензию в русском Rolling Stone, что даже удивило, но было очень приятно. Но этого всего мало. Хочется, конечно, видеть развитие индустрии у нас в стране. Есть потребность в элементарной конкуренции — а мы ее не чувствуем. Надо, чтобы все, кто сидит в гаражах и ждут своего часа, выходили на сцену. Потому что нами, Pompeya и Motorama сыт не будешь. Мы же сами ощущаем, что здесь мы скоро упремся в потолок, и надо будет развиваться на Западе. Но хочется при этом оставаться русской группой — чтобы здесь была наша база и наш гараж. А тут пока выжженная земля — упыри из телевизора и Земфира, которая сейчас уже настоящая народная артистка и официальный голос того поколения. Главное, чтобы она совсем не превратилась в Аллу Борисовну.

— Ну ладно, если завтра позовут петь с Пугачевой, не пойдешь что ли?

Я бы лучше с Киркоровым выступил. У него круче с самоиронией — он уже прошел огонь и воду и дурку. А от нынешнего образа Аллы Борисовны я все-таки стараюсь абстрагироваться — у меня перед глазами только ее классные пластинки из 70-х.

— Возвращаясь к альбому, — в вашей музыке совсем нет агрессии, а есть четкая дистанция со зрителем, такие воображаемые полметра личного пространства: вы ему ничего не навязываете и ничего не требуете. Это сознательно делается?

Лично у нас это, мне кажется, и от природной застенчивости. Правда, мне сложно разговаривать с незнакомыми людьми, например — отчасти действует такая общая закомплексованность русского народа. Это все, конечно, лечится путешествиями в другие страны — когда тебе вдруг начинают улыбаются люди на улице. В музыке другие законы, но менталитетом это тоже обусловлено — вот о чем я.

— В музыке вашего поколения, у тех же условных Pompeya, это тоже есть. Такое ваше общее качество.

Это очень естественная вещь. Способ коммуникации, понятный для нас всех. Если у нашего поколения и есть голос, то он говорит аудитории: «Мы уважаем вас и не хотим ничего навязывать. Слушайте и решайте для себя сами».