Заметки о художественной практике Никиты Сафонова и новой пространственности.
С выходом книги «Разворот полем симметрии»¹ зимой 2015 года художественная практика петербургского поэта, музыканта и художника Никиты Сафонова претерпела ряд изменений в сторону метода письма и способа работы с языком, его материей. Эволюция автора демонстрирует переход от практик выстраивания речи к выстраиванию пространственности способами ее дальнейшей репрезентации.
В первой книге «Узлы»² Сафонов работал на границе пересечения концептуализма и т. н. языковой школы, задавая концепцию «узла», или вводя концепт «объект-ноль», направленный на «становление бесконечности смысла», через который объекты представали своего рода актантами самой структуры смысла, разворачивающейся в поле взаимодействия двух структур — объекта и события. Отправной точкой являлась философская система Людвига Витгенштейна, ставшая одной из ключевых для авторов «Language school» (отчетливо это можно увидеть в «Китайской записной книжке» Рона Силлимана или «Композиции клетки» Лин Хеджинян и др.). При этом Сафонов, продолжая традицию вышеназванных авторов, в процессе письма изымает одну из составляющих логического позитивизма, а именно мышление, взаимодействие мышления в его вербализации. Сборник представлял из себя книгу-концепт, состоящую не из текстов, а, что точнее — вещей, произносимых вслух или прочитываемых в определенной последовательности, в результате образуя поле, в котором демонстрировалась попытка производства речи в затрудненной позиции субъекта:
Если указывать на возможное
Прошлое как на эволюцию взгляда
Слепое пятно алфавита
Опережающие согласные, ряды огня
Тонут среди
(«Другими словами» (6 версий обращения))
В книге «Разворот полем симметрии», вышедшей спустя четыре года после дебютной, автор меняет свой инструментарий и представляет скорее не книгу, не сборник стихотворений или даже смешанных по жанру текстов, а цельный проект, структура которого имеет свой алгоритм и правила «развертки» (авт.), при этом в конечном счете сохраняя ментальный статус концепции с дальнейшим развитием. Проект состоит из восьми частей и не случайно первая часть носит название «Закрытия», демонстрируя герметизацию метода: автор приходит к овеществлению взаимодействия объект-событие — объект овеществляется в процессе письма и порождает поле, которое начинает дискурсивно множиться, создавая новые смыслы внутри овеществленного мышления, в котором сама поэтическая машина выполняет функцию ориентира в создаваемом пространстве, тем самым придавая порождаемому тексту свободный выбор единиц, состоящих не только из предложений со строгим интонационным расположением на поверхности листа, но и числовых единиц номеров страниц не-существующих источников, формул, а точнее логических структур, рождающихся в возникающем поле:
Общий знаменатель этого (того, что показано выше) –
то, что все находится в пределах задней стороны листа,
исписанного прямым сюжетом логики, развитием строгости
ритмики и различий, то, что так или иначе первичен обратный
сюжет, тот, которым можно пытаться произвести на свет иной,
вписанный в сообщаемое, поворот событий — собравшиеся
этим вечером не могли не заметить, что завеса, спадавшая при
попытке повторить неполучившееся, была красного цвета
Слагаясь до красного
В работе «Различие и повторение»³ Жиль Делез провозглашал критику репрезентации — ограниченного философского знания, основанного на наличии познаваемого объекта, но не способного воспринимать мир в его потоке и становлении. Таким образом в своей онтологии различия философ, отталкиваясь от кантовских способностей, а именно чувственности, воображения, памяти, мышления, заключал, что данные способности уже не принадлежат субъекту, а воздействуют на него как тенденции, или элементы бытия. Случайная «встреча» есть встреча с различием, принципом эпохе́ и в отличие от феноменологии — это действие самого бытия, а не субъекта. Такую встречу мы и наблюдаем в текстах «Разворота полем симметрии», где геометрическая прогрессия и описанное выше овеществление объекта выводит его на первый план, в связи с чем преобразуя его в подобие ризомы, папоротника, преодолевающего препятствия и бесконечно множащегося. Последний случай мы можем отчетливо наблюдать в третьей части «Разворота» — «Идее круга», цикле, который выходит за рамки книги и представляет из себя множащийся текст, опубликованный уже после книги на сайте проекта «Post (non)fiction». Второй пример — это публикация одной из частей отдельной книгой, планировавшаяся до «Разворота», но вышедшая после. Книга «A.S.X.», вышедшая в рамках проекта куратора Ханса-Ульриха Обриста «89plus», представляет из себя размноженные «архитектурные системы, которые конструируются из поэтического» (авт.). Материалом для книги послужил не отдельный абстрактный конструкт, а конкретный объект — арка одного из домов на Кавалергардской улице города Петербурга. В результате закодированное посвящение перерастает в работу внутри самой поэтической машины, в которой вещественность выписываемой снова и снова конструкции становится залогом реализации метода на любом другом языке, то есть создаваемое пространство приобретает очертания уже вне метода, внутри «связи» смысловых структур:
В самой внутренности: читай — «помещения себя»,
читай «разбери эти копии», отрисованные печати
букв — нет ничего, что указало бы на анализ,
на составляющие мнимых конструкций моста,
снятой дороги, холода, вокруг которого двигались
бы руки, плечо (как части произношения). Связь,
удержанная между «к» и «к», это условное
отношение.
Сложность, стремящаяся к аресту. Что могло не-
высказаться. Ближний (ближайший) предмет (свет).
На этом стоит остановиться подробнее, указав на генезис этого процесса. Дело в том, что традиция, из которой исходит сам Сафонов, состоит из набора разных техник письма, но чаще всего говорится о прямом влиянии на его поэтическую практику традиции Аркадия Трофимовича Драгомощенко. Это не совсем так, здесь хотелось бы подойти к аспекту новой пространственности, на протяжении всех заметок так упорно выписываемому. Стоит предположить, что художественная практика Сафонова соотносится скорее не столько с традицией АТД, но скорее с поэтикой и ее эволюцией Александра Скидана. В сборнике, включающем наиболее полное собрание текстов Скидана, «Расторжение»⁴ отчетливо просматривается сама техника письма: автор пишет каждый текст «заново» и даже, если и обращается к уже написанному (например, в цикле «В повторном чтении», или центральном для понимания Скидана «Красное смещение»), то сама точка, с которой начинает выстраиваться высказывание, происходит уже не с пространства написанного текста, но с пространства смещенного, то есть с тени прошлого текста. Тем самым в процессе чтения текстов Скидана мы начинаем видеть зарождение нового субъекта письма, который находит свое место уже не между строк, как это имеет место у Аркадия Драгомощенко, но между самих текстов. Как сказано в строке одного из текстов Майкла Палмера в переводе того же Александра Скидана: «Слово и вещь суть одно и то же», так дневниковое «теперь уже не я, а вещи на меня смотрят» Пауля Клее преобразуется в «теперь уже не вещи, а пространство смотрит в меня».
Говоря о поздних текстах Сафонова, важно не упускать главного действующего лица, из которого эти тексты на нас смотрят — а это уже не лицо, действующее по принципу классической субъективности. Архитектор и писатель Поль Вирильо в своей работе «Машина зрения»⁵ говорит о «перцептроне», или «машине зрения», в которой производство видения в новых медиа-условиях заменяется производством «видения без взгляда», или индустриализации «индустриализацией не-взгляда» и в свете этой логики, скорость этого изменения может преодолеваться через усилие выстраивать иную стратегию, отличную от генеративной и представляющую логику воображения сквозь мышление, когда чтение само становится мышлением, в котором расположение как принцип ассоциации идей становится основной точкой, с которой начинается процесс видения.
В одной из глав книги «Пространственная история. Три текста об истории»⁶ историк культуры и киновед Михаил Ямпольский описывает разрыв между речевым и видимым в контексте визуального, ссылаясь на Платона и Джона Локка, и подводит к тому, что уже в восемнадцатом веке единство происхождения видимого и речевого начинает исчезать и приходит к другой связи — Изобретению-Расположению, которое теоретик искусства классицизма Андре Фелибьен ставил необходимостью различать в живописной композиции. Далее, через идеи руководителя Института проблем современного искусства Паскаля Гринера, заключающиеся в том, что значение одной картины ослабляется и на первый план выходит не отдельное полотно, а коллекция, в связи с чем группирование работ по контрасту и аналогии переносится на всю структуру галереи, Ямпольский видит зарождение фигуры куратора, впоследствии занявшего центральное место в современном искусстве.
То же со стороны развития художественного текста и его восприятия мы видим и в художественной практике Никиты Сафонова, в процессе которой начинает зарождаться новая пространственность. В последней по времени подборке художественных текстов, опубликованной в № 1-2 журнала поэзии «Воздух» за 2015 год, мы видим уже не зарождение, а встроенность самой поэтической машины в это пространство и заметное его разрастание. Подборка представляет собой тексты из двух книг «Дистанция негатив» и «Сигналы», где в ткани текста проступают лакуны, в которых порождающий данные тексты уводит нас все дальше в пространство созданного мышления-чтения, мерцая и одновременно склеивая одну часть с другой, овеществляя зазор между каждым отрывком текста:
То, чем оказывается для них возможность сказать, — это доска
для архива, или, наверное, падающая книга, о которой выше,
которой после.
(Из книги «Дистанция негатив»)
Между отверстий глаз, если керамика бьется в форме до круга,
принятый грохот в ушах раскладывает место сна.
(Из книги «Сигналы»)
Говорящий в проекте Никиты Сафонова — куратор, визуально становящийся текстуальным, тем самым овеществляя вербальное. Процесс чтения постоянно находится в состоянии непрерывности, когда пропущенное через мышление не может быть высказано, лишь пересобрано и помыслено как воображенное неделимое.
1: Разворот полем симметрии / Никита Сафонов; вступ. ст. С. Огурцова. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 152 с.
2: Узлы. СПб.: СвобМарксИзд, 2011. — 32 с. — (Kraft: Книжная серия альманаха «Транслит» и Свободного марксистского издательства)
3: Различие и повторение / Науч. ред. Н. Б. Маньковская. Пер. с фр. Н. Б. Маньковской и Э. П. Юровской. — СПб.: Петрополис, 1998. — 384 с.
4: Расторжение. М.: Центр современной литературы, 2010. — 222 с. — (Академический проект «Русского Гулливера»).
5: Поль Вирильо. Машина зрения. Перевод с французского A. В. Шестакова под редакцией. B. Ю. Быстрова. Санкт-Петербург. «Наука».
6: Пространственная история. Три текста об истории. СПб.: Сеанс, 2013.
