Родители. Сороковые
Оглавление
О расстрелянных родственниках, толпах беженцев в теплушках, обречённых в госпиталях и жестокой армейской службе рассказали поэту Павлу Кричевскому его родители, пережившие трагедии Великой Отечественной. Повествуя о спасениях под бомбёжками, похоронах детей, всеобщем голоде и армейских эпидемиях туберкулёза, монологи из сборника «Родители. Сороковые» воссоздают истории о том, как матери переступали через боль ради спасения маленьких жизней, солдаты на фронте ели гнилую перловку, а военачальники физически издевались над призывниками.
Мама. Осень 1941 года
*
когда мою бабушку тетю и трёх двоюродных братьев расстреляли
беженцы из их города шёпотом рассказали об этом маме
мне было одиннадцать с половиной —
и я хорошо понимала идиш даже по губам
закричала — а мама сказала замолчи некогда кричать
вслед за беженцами шли нацисты
мама вывела из дома меня брата и трёх двоюродных сестёр
(их успели отправить с первыми беженцами)
и отвела к станции
там хрипел паровоз— и в теплушки ещё можно было втиснуться
сказала ждите и побежала домой за тёплыми вещами
внезапно началась бомбёжка брат крикнул ложитесь, а сам сел —
у него на руках спала младшая годовалая сестрёнка
небо кашляло как больное горло — только очень громко
я подумала небу больно посмотрела вверх и не увидела неба
рана затянутая пленкой гноя лопнула
бомба попала в наш дом я снова закричала, а брат сказал
замолчи замолчи мама придет
он был старше нас девчонок, а сам тоже плакал
мама вернулась без вещей —
упала около дома и не смогла сразу встать
и теперь хромала но: жива! жива!
мы втиснулись в теплушку грелись людскими телами
стояли, а когда засыпали падали на незнакомых людей, а они — на нас
паровоз не останавливался мы уезжали от войны
ехали по войне всю эту очень долгую ночь
на одной из станций люди прыгали из теплушек
умерших детей передавали из рук в руки складывали на землю пока рыли яму
из нас тогда ещё никто не умер —
только маленькая не просыпалась казалось ей расхотелось видеть и слышать
маме сказали: до райцентра километров двадцать —
там есть больница
мама взяла сестрёнку и пошла
я смотрела ей вслед видела как она хромала как ей больно идти
но шаг за шагом она наступала на боль переступала ради маленькой жизни в руках
а мы остались ждать на лавочке у станции
*
сынок ты когда-нибудь пробовал слова на вкус и взгляд
именно тогда на лавочке я увидела слова
они оказались скользкими железными шариками
почти не бившимися друг о друга
а может увидев слова я разучилась их слышать
самым твёрдым и скользким было «хала»
хотя хала мягкая мама пекла халу только на Рош ха-Шана
и хала осталась в мамином голосе
когда она звала меня с братом со двора и дома был накрыт стол
мы отламывали кусочки халы макали в бульон и ели
а сейчас я катала халу языком по губам вместе с другими словами
они падали в трещинки скатывались на язык и в горло
но до голоса не доставали
горло болело от железных шариков, а потом почти перестало
как-то странно ныло — может быть от того что голос спрятался
и горло звало его
мы сидели на лавочке четверо дней | четверо ночей
и если бы кому-то было до нас дело
он мог подумать что мы плачем, но мы почти не плакали
лица были мокрыми— всё было мокрым
от сукровицы сочившейся сверху
(рана над деревьями и крышами уже не могла затянуться)
на пятый день мама вернулась одна
сестрёнка умерла в больнице ее похоронили
нога у мамы больше не хромала
она стала большой и волоклась следом
мы помогли маме забраться в теплушку
оттуда кричали быстрее быстрее
паровоз снова хрипел вагоны дёргались
мы повисли на дверях нас втащили какие-то женщины
другой это был паровоз или тот же самый
уже не помню
Отец. Середина сороковых
*
когда меня призвали в мае сорок пятого
соседи галдели: повезло (а я слышал: пронесло)
что там теперь военного
армия как армия мирное время
не под бомбами кашу с землей жрать
все так думали только мама сказала:
береги себя сынок ещё ничего не кончилось
в военкомате четверть призывников отправляли в летные войска
подумал: четвертым ни за что не быть
мне и в игры со считалками не везло
но строить не стали | делили по алфавиту
фамилия на «к» попала в первую четверть
и вот: обслуживание летного состава (смотри в небо сытая жизнь)
*
в первые разы на гнилую перловку внимания почти не обращали
на четвертый или пятый тарелки отставили многие
— жуки там товарищ старшина
— на фронте вы не были жрите что дают
многие вскочили стучали ложками по столу
до вечера никого не трогали (только брюхо сводило)
из кухни как-то особо вкусно пахло
вечером приехали особисты
пацаны шептались: щас офицеров жуков заставят жрать
но особисты выходили с влажными глазами и сытой отрыжкой
а затем: построение личного состава
— зачинщики два шага вперед
нехуй прятаться в последний раз повторяю
ну как хотите на первый-четвертый рассчитайсь
четвертые — два шага вперед
вот где считалка меня настигла
три года дисбата как с листа
*
там конечно разное было | кормили так что мы завидовали псам
(нам даже гнилая перловка снилась)
у старшины с кликухой отсос поощрений было больше прочих
он и старался
помню кросс ползком под кроватями (они казались мне нарами) через казарму
больше трех минут — трое суток карцера
а там не ляжешь и сидеть трудно—ноги сразу затекают
кровью стал харкать к концу первого года
в госпитале увидел — многих привозят обреченными
врачи и сестрички возятся с умирающими пытаются спасти
мне сразу сказали: туберкулез в запущенной форме
легкое на удаление единственный шанс
в палате узнал — на моей койке
умерли пятнадцать человек с таким же диагнозом
(до четырех считалка сработала
а вот четырежды четыре — наверное слабо)
*
при выписке благодарил врача | он отнекивался мол старался как всегда
просто тебе счастливый билет выпал, но не обольщайся
сердцу будет не хватать кислорода до сорока обещаю, а дальше…
вот так из армии вернулся
мама встретила прижалась к правой стороне —
там где впадина
что ж ты себя не берёг сынок
Спасибо за заглавную иллюстрацию Кристине Колесниковой!
